… не исключая красоты
и я само несовершенство
и ты (с)

Жила-была семья. Мама, папа и мальчик. Назовём его Серёжа. Мама была женщина гордая, высокая, дородная, краснолицая. Оно, лицо, лоснясь,  лежало прямо на арбузных грудях и выражало власть, доминирование и непререкаемый авторитет. Папа был худой, узколицый, бледный, очкастый и безмолвный. И если бы не его согбенность, и если бы его разогнуть в спинном хребте, да распрямить стремящиеся друг к другу плечи, папа был бы высок и статен… Ну просто высок.

Серёжа был копией своего папы и походил на Джона Леннона дойокооновского периода. С возрастом это сходство только усугубилось.

Мама занимала некоторую руководящую должность. Не сильно высокую, но все-таки руками водящую, и подразумевавшую власть над некоторым количеством людей, что придавало ей дополнительной уверенности в себе, и даже сатрапствования в неблагоприятные для подчиненных дни. Дней этих для подчиненных в связи с некими событиями в семье руководящей мамы стало больше, но обо всём  по-порядку.

У мамы заведено всё было строго. На первое дома подавались если суп с фрикадельками, то по пять фрикаделек в каждую тарелку на одну человеко-единицу, если пеклись блины, то по две штуки на ту же единицу домочадца. Не от скупости. Просто она так решила и постановила. По пять и по два. 

Контроль за домашними осуществлялся строгий. Порядок соблюдался беспрекословный.
За отодвинутую на окне штору полагалась лекция минут на пятнадцать однократно, с последующими напоминаниями. 

Семью мама старалась культурно  развивать, отсылая папу в библиотеку за новинками литературы (конец 80-х — начало 90-х, вы же помните эти книжные развалы! но откуда им взяться в маленьком городишке?). И очень хвалилась на работе тем, что муж завёл блат в библиотеке, и они теперь вечерами устраивают читки вслух самых супер-пуперских романов.

Папа вошел во вкус и увлекся библиотекой и романами настолько, что в один прекрасный для библиотеки, но мрачный для суровой мамы день, перешел жить к блатной библиотекарше. Результатом их романа в известный срок явился мальчик — еще одна ксерокопированная копия Джона Леннона. И о них — всё на этом.

Мама одновременно поплакала и посвирепствовала дома и на работе, но больше недоуменно плакала, потому что муж ушел не к какой-то там журнальной красотке, а к изможденной инвалидке с зализанным пучком на голове,  с покорёженной спиной и горбом во всю неё. Мама язвительно обозвала соперницу Икебаной.

Отныне воспитание Сережи легло   на мамины плечи, а её любовь и нежность  полностью были отданы сыну. Это не значит, что ему теперь полагалось десять фрикаделек  и четыре блина. Это значит, что продолжительность лекций о чистоте и сухости унитаза, о расходовании туалетной бумаги, о списке разрешенных к просмотру телепередач и прочая и прочая делилась теперь не на двоих, а всецело принадлежала Сереже. 

Сережа рос. Друзья избегали ходить к нему в гости, потому что мамины лекции об унитазе и шторе распространялись и на них.

Сережа рос, рос, рос и наконец совсем вырос.

Девушек у Сережи не водилось. И когда однажды одна-таки завелась (и не абы что, а школьная учительница), и решилась на знакомство с мамой, то бежала из Сережиного родительского гнезда, теряя на лестнице сапоги. 

На следующий день на работе мама улыбчиво-радостно рассказала сослуживицам в каких колготочках была девочка, чем от нее пахло, какое на ней было платьице, пальтишко и сапожки. Ну те самые,  с лестницы… Девочкой мама осталась довольна и предполагала грядущую свадьбу. Чего нельзя сказать об ошарашенной учительнице. Оказывается щупала пальтишко и колготочки, и нюхала девочку мама тут, же в прихожей, не преминув комментировать результаты своего обнюха и общупа сиюминутно, одномоментно, согласно происходящему, так сказать, по факту. Комментарии, справедливости ради надо сказать, были в высшей степени положительные и одобрительные. Но девочка больше не захотела встречаться с Сережей и поставила категорическую жирную точку в их отношениях.

Следующей жертвой произвола мамы стала разведёнка с ребёнком  из общежития. Мама легла на рельсы и сказала — или она или я! Не допущу! И Серёжа  выбрал маму...

— Пока мама живая, я не женюсь..., — сокрушенно мотая ленноновской головой говорил друзьям Сергей.

Прошло много времени. Мама подалась в лоно церкви. Всерьёз так подалась. С выстаиванием всех служб, с правильным отправлением всех православных праздников, молебнами и прочими специфическими вещами. 

А Серёжа  провел себе интернет и ночами зависал в чатах. Совершенно случайно мелькнуло знакомое женское лицо. Оказалось — знали друг друга по заочной учебе в институте. Списались, разговорились, созвонились. Она была в разводе, он был совершенно свободен от брачных уз. И как-то так плавно оба решили, что это судьба, и им нужно, нет,  просто необходимо жить вместе, потому что они созданы друг для друга. Это их судьба, их счастливый случай, и их поле чудес! Они угадали мелодию и выиграли приз! И она прямо вот хоть сейчас готова к переезду.

К переезду, впрочем, были готовы и трое её  детей, нажитых в предыдущих браках.

Мама, узнав подробности, мягко говоря охренела и была близка к инфаркту. Но близость её к Богу не дала сказать всего, что об этом думает, и она смиренно дала своё согласие на брак сына с многодетной разведёнкой...

Пс. Мама ещё теснее примкнула к вере, стала меньше ростом, бледнее щеками, и вообще как-то поутратила свою былую спесь. Сергей живут с женой, учат в институте старшую дочь, средний ребёнок  живет в другом городе у бабушки, и по факту в одной квартире проживает с мамой и маминым мужем только младший из детей.

Общих так и не родилось. Ну, может, всё ещё впереди) Чо им там лет-то, 43?.. 44?..

Так и живут...

Знакомые, правда, утверждают, что Сережа сделал это все из желания досадить матери и ей назло… Не знаю, не знаю... 

Ппс. Все имена изменены. Все совпадения с реальными лицами случайны.